|
Пошли мы на самом деле к дому. Как оказалось, мы жили на одной улице — через несколько домов. Витька чуть попыхтел и начал:
— Я знаю, что не ты меня заложил. Молоток, щегол. Это Михайлов.
Я вспомнил, что действительно Юрка какое-то время ходил с фингалом, видимо, не доставшимся мне и все время зачем-то лебезил перед Витькой. Я молчал.
— Слышь, ты научишь меня в «попа» играть?
— Нечему там учить, оставался бы и смотрел.
— А правда, что твой дед Косицина тренировал?
— Правда.
Витька засопел. Сказать больше ему явно было нечего.
— Да ладно, не злись. Но друзей. Как это? Не покупают штоли, или не меняют там. Они случайно находятся. Почему-то редко, правда.
Витька видимо окончательно запутался и притих. Некоторое время мы шли молча, я демонстративно глядел в другую сторону. И вдруг он, забежав вперед, несильно, но ощутимо ткнул меня в плечо и широко улыбнулся. Я тогда впервые увидел его губы не в высокомерной усмешке, а глаза были больше не похожи на холодные льдинки.
— Я мог бы предложить тебе посмотреть на моих птиц!
— А у тебя взаправду птицы есть? — удивился я.
— А то! Два кенара и пять щеглов! — еще шире улыбаясь, обрадовался Витька.
— Ну ты — Щегол! — засмеялся я и в ответ ткнул Витьку в плечо.
— Сам-щегол! Пошли?
С этого момента мы стали друзьями — не разлей вода. Но только вне школы. В школе Витька по-прежнему ничем не высказывал своего расположения ко мне. До порога, после порога — и только.
«Как денди лондонский одет, он наконец увидел свет». Моя соседка по парте Аня Лабутина читала по слогам, как и пердела. Некое, едва ощутимое подобие выразительности, которое могут оценить лишь китайцы и то в своем неосязаемом бытие умиротворенности, гармонии дао. В массе полуразложившихся сине-зеленых куриных яиц (привет птичий грипп) найти то, что не имеет корней и стеблей, листьев и цветов. Амеба Лабутина была дочкой директора комиссионки. Понятно? Выпуская «шипунков», это тупорылое существо отравляло мне ТРИ года уроки литературы. Причем делала ЭТО весьма изящно. Чуть поерзав, слегка изогнувшись, но не теряя осанки, одно из бедер скромыжно- (легкомысленно) целлулоидным оплывом сливалось на край деревянного с железным каркасом стула, второе бедро оставалось крепиться на впадине в межъягодичной складке. Колготы натужно скрипели, но шов был толст. Издавался легкий присвист и чуть погодя -невообразимая вонь. Может, у бедняжки было не все в порядке с желудком?
Что такое «женское бедро» я узнал значительно позже, а пока это была «ляжка». Но тогда я первый нюхал эту вонь, а Аня покрывалась аллергическими пятнами стыда, но ничего не могла с собой поделать. Природа — хуле. Так вот.
Софья Петровна учительница литературы задумчиво смотрела в окно, и
в такт нетленному ямбу Пушкина, меланхолично помахивала указкой.
— А что такое «денди» вдруг прервавшись, — спросила дура Лабутина, поправив свои совиные плюсовые очки. Софья Петровна вздрогнула и обернулась.
— Денди? Вы не можете объяснить значение этого слова?! Она игриво засмеялась.
Тут всезнайка, подхалим и почти круглый отличник Архипченко затрясся в своей полубесноватой, противной манере, протягивая руку в каком-то полунацистком приветствии в сторону доски.
|
